Миграция? Нет. Эвакуация.

Самая опасная страна мира. Самая вымирающая. С самой высокой смертностью и самой низкой рождаемостью. Место, где смерть не просто рядом — она встроена в алгоритм государственного управления. Где будущее — не горизонт, а закрытый блокпост. Где паспорта превращаются в кандалы, а гражданство — в приговор.

Сегодня украинская семья, у которой растёт мальчик, живёт в постоянном страхе. Не за оценки, не за профессию, не за то, кем он станет. А за то, успеют ли его вывезти. До 18. Пока можно. Пока не поздно. Пока граница ещё не превратилась в стену без окон.

Автобусы, гружённые будущим, уходят на запад. Иногда — через официальные КПП. Иногда — через леса, реки, горы. Через страх, риск, позор и молчание. Потому что альтернатива — остаться навсегда. В стране, где слово «отпуск» стало абсурдом. Где молодость — это сырьё. Где тело — это ресурс.

Миграция? Нет. Эвакуация.

Выезжают те, кто ещё способен что-то создать. Что-то родить. Что-то построить. Вывозят детей, спасают семьи. Потому что жить стало страшнее, чем бежать. Потому что остаться — это значит отказаться от выбора. А запрет на выезд — это не защита нации. Это форма насильственного демографического суицида.

Чем сильнее государство сжимает кулак, тем больше песка уходит сквозь пальцы.

Запрет не удерживает — он выталкивает. Никто не хочет жить в клетке. Даже если клетка называется Родина. Даже если на клетке нарисован флаг.

Сейчас нельзя выезжать с 18 лет. Потом сделают — с 16.
А потом, возможно, и с рождения. Потому что логика страха не знает предела. Потому что система, построенная на удержании, может только ужесточаться.

И самое страшное — в этом нет случайности. Всё выглядит так, будто сценарий прописан. И сценарий не о победе. Он — о вытеснении. О расчистке.
О демографической зачистке страны под нечто иное. Кто останется? Или кто приедет?

Возможно, это и есть цель. Украина, как география без населения. Как территория без народа. Как пустая оболочка, подготовленная под чью-то чужую волю. Потому что с пустым домом можно делать всё, что угодно.

А с народом — нет.

Поділися